Эссе #1: Б.б.
Весна — это суббота года: она прекрасна, и всё прекрасное ещё впереди. Но в этом году весна была ранняя и не задалась она сразу. А началась она со слов: «Байкешка был такой хороший человек, что даже земля оттаяла, чтобы могилу было легко копать».
Одна из любимых семейных легенд — о том, как в детстве я считала боорсоки шоколадом, потому что никогда его не пробовала, денег не было. Легенда гласит, что первыми это обнаружили братья, восхитились и начали демонстрировать фокус всем окружающим. Дядя пришёл в ужас, устроился дальнобойщиком и вернулся из рейса через несколько месяцев — без передних зубов, но с несколькими коробками шоколада. Я деталей истории не помню, но она в его духе (и его передние зубы я запомнила золотыми). Для другой племянницы он продал машину, чтобы купить комплект мебели в приданое. Сказал, что не отдаст её без нормального приданого.
Его щедрость распространялась намного дальше семьи (и уж точно намного дальше, чем семье хотелось бы). На похороны приходили незнакомые мужчины, рассказывая, как он, проезжая мимо них, остановился, чтобы узнать, почему ребята из соседнего села стоят в два часа ночи на обочине, а узнав, что они голодные и почти без денег, накормил и отвёз домой. Таких историй — море. В ответ он ничего не просил и никогда не напоминал, все эти истории рассказывали всегда другие. Я и сейчас не уверена, что стоило передаривать вещи, которые с любовью везли с другого конца света, но со временем смогла оценить, насколько это неравнодушие редко, важно, и (как бы странно ни звучало) красиво.
Если честно, он был совсем не идеальным. Так и не подарил велосипед, который обещал мне с пяти лет. Стал главной причиной, почему я ненавижу алкоголь. Я до сих пор не знаю, можно ли изменить того, кто не хочет меняться — даже если очень-очень надо. Кажется, нет. Но это не так важно.
Если выбрать три его фразы, которые я мне запомнились больше всего, то первой будет: «Тебе можно всё». В день его похорон я опрокинула пыль из ящика прямо на варенье для гостей. Женеши засмеялись: «Тебе же можно всё». Он пресекал всех, кто пытался меня упрекнуть или урезонить в фокусах, упрямстве и пререканиях с взрослыми. Я всегда могла говорить всё, что мне заблагорассудится (так и выросло, что выросло). При этом с братьями он был так строг, что я уверилась, быть девочкой — круто.
Вторая фраза: «Ну ладно…». Успокаивающим тоном и в смысле: «Мы расходимся во мнениях, но это не повод ругаться». Я вообще не помню, чтобы видела его спорящим. Эту фразу переняла большая часть младшего поколения, и чуть позже я узнала, что этой фразой можно здорово доводить людей. Так что я её перепрофилировала, но всё равно пользуюсь.
Но чаще всего он говорил: «Я тебя люблю». И это самое большое, чему я научилась у него (и у мамы) — любить открыто и щедро. Принимать всей душой. В стиле «приходи ко мне, я всегда поддержу тебя, сделаю всё, не требуя ничего взамен». Всегда. Без оговорок. Незыблемо. Так любить очень страшно, потому что нет никаких гарантий, договорённостей, страховок, сплошная уязвимость, но когда узнаёшь такую любовь, иная кажется ненастоящей. Так что я верю, что любить — значит окрылять, быть аэродромом, с которого взлетают. Любить, потому что ты это чувствуешь, а не потому, что ждёшь чего-то взамен.
